В настоящее время в Большом театре идут две версии балета «Ромео и Джульетта»: на Исторической сцене – редакция Юрия Григоровича, на Новой – Алексея Ратманского. Мировая премьера первой состоялась 22 февраля 1978 года в Парижской национальной опере, премьера в Большом – 26 июня 1979-го. Мировая премьера второй прошла в Торонто: Ратманский ставил спектакль для Национального балета Канады. Первый показ в Большом состоялся 22 ноября 2017 года.

Соединение великой драматургии Шекспира и уникальной по своему мелодическому богатству партитуры Сергея Прокофьева обеспечило высокую степень интереса к этому балету у потенциальных постановщиков: редко какой хореограф рано или поздно не приходил к мысли, что хочет реализовать на сцене своё видение этой истории и этой музыки. В свою очередь мало какой балет может «предъявить» такое количество успешных реализаций, причем широчайшего спектра – от строгой неоклассики до самых радикальных авангардных вариантов.

Первым спектакль – камерный по форме – выпустил в 1938 году в чешском городе Брно хореограф Иво Псота. Премьера в Ленинградском театре оперы и балета имени Кирова (ныне Мариинский), состоявшаяся в 1939 году, стала поворотным пунктом в истории этого балета. Над спектаклем работали литературовед и переводчик Адриан Пиотровский, хореограф Леонид Лавровский, режиссёр Сергей Радлов, сценограф Петр Вильямс. Их постановку в прессе, как правило, называли полотном, настолько грандиозной выглядела балетная картина раннеренессансной Италии.

Тогда балет впервые как нельзя лучше продемонстрировал, что его возможности не ограничиваются романтическими «разливами». В спектакле Леонида Лавровского в лице Ромео, Джульетты и их сверстников «негромко», но явственно заявляло о себе приближение просвещённого Ренессанса; тяжёлой поступью клана Капулетти яростно отстаивало свои позиции угрюмое Средневековье; вызывая ассоциации с Франсуа Вийоном или Франсуа Рабле, выводил собственную саркастическую тему Меркуцио; рапирному звону вендетты противостоял тихий покой кельи францисканца патера Лоренцо; над веронской площадью парил флорентийский купол Брунеллески, а замок был наполнен девушками, словно сошедшими с полотен Боттичелли. И свою лучшую партию – Джульетты танцевала Галина Уланова, легендарная первая исполнительница этой роли и в театре имени Кирова, и в Большом. Партию Ромео исполнил её постоянный партнёр Константин Сергеев (в Москве первым Ромео станет Михаил Габович). Версия Лавровского сочетала литературную обобщённость, конкретность кино, эмоциональную достоверность драматического театра с танцевальными богатствами.

Начавшаяся Великая Отечественная война замедлила появление этого балета на сцене Большого театра. Но он был поставлен уже в 1946 году. И удивительно подошёл труппе, быстро став одним из лучших спектаклей репертуара. Десять лет спустя, когда готовился первый зарубежный выезд Большого театра – в Лондон, спектакль был включён в афишу этих гастролей. Даже импресарио сочли это очень смелым решением, ведь предстояло показать балет на родине Шекспира. Но спектакль в целом и Уланова в частности вызвали фурор и оказали влияние на дальнейший ход всей балетной истории. Спектакль произвёл неизгладимое впечатление на британских хореографов Фредерика Аштона, Кеннета Макмиллана, Джона Крэнко. Они не только стали авторами собственных сценических версий партитуры Прокофьева, но во многом изменили траекторию развития мирового балета, до того предпочитавшего лаконичные бессюжетные формы.

Балет «Ромео и Джульетта» в постановке Лавровского с некоторыми перерывами сохранялся в репертуаре Большого театра свыше пяти десятилетий (последнее возобновление относится к 1995 году). И всё же после того, как Юрий Григорович с большим успехом представил в Парижской национальной опере собственную версию балета, её было решено перенести и в Москву, где его камерный спектакль, сфокусированный на развитии чувств главных героев, обрёл размах, свойственный постановкам Большого.

Начало XXI столетия в истории Большого театра было ознаменовано новой постановкой этого балета, осуществлённой в 2003 году. Над ней работали хореограф Раду Поклитару и тандем известных британских театральных деятелей: режиссёр Деклан Доннеллан, и художник Ник Ормерод. На том этапе это было явление радикального искусства на академической сцене, не признававшей босоногих танцев и говорящих, кричащих, стонущих танцовщиков. Спектакль в репертуаре удержался недолго, но оказался поворотным пунктом в жизни труппы.

В настоящее время в Большом версия Юрия Григоровича вновь мирно сосуществует с еще одной – Алексея Ратманского, изначально поставившего свой строгий, выдержанный в духе полотен и фресок Пьеро делла Франчески спектакль для Национального балета Канады.

«Одна из моих постоянных жалоб на возобновления сюжетных балетов заключается в том, что публику заставляют смириться с видавшей виды пантомимой, постоянным утомительным соседством хореографии с молчаливой мелодраматической актерской игрой. Избегающий всякого «прямолинейного» правдоподобия, Ратманский как будто нацелен на исправление этой ситуации. Он знает, какие взлеты (и падения) любви может выразить музыка Прокофьева, и, что еще лучше, он знает, как всему этому дать жизнь – во всей полноте и прямоте – с помощью человеческого тела» (газета «Глоб энд мейл»).

«Ратманский использует каноничные прыжки, общеизвестные поддержки, общеупотребительные связки — ему нет нужды оригинальничать или самоутверждаться: эта ласкающая глаз хореография и без того пронизана его собственной интонацией. Ни с кем не спутаешь эту дробность ансамблей, эту быстроту ног, почти житейскую подвижность корпуса, неожиданность ракурсов, трепет мелких па, сплетающихся в танец до такой степени органичный, что он кажется простым и удобным» (газета «Коммерсантъ»).

Хореография Ратманского в те годы, когда он возглавлял балетную труппу Большого, во многом воспитала вкус современного поколения московских танцовщиков, поэтому мало какой другой спектакль кажется настолько скроенным и сшитым по их индивидуальным меркам. Недаром первая исполнительница заглавной партии Екатерина Крысанова была удостоена за эту работу Национальной театральной премии «Золотая маска». Первый Ромео – Владислав Лантратов – тоже произвёл сильнейшее впечатление на критиков, но на «Маску» в тот год был выдвинут за выступление в другом балете.