Сценическая фантазия по мотивам произведений Ж.-Б. Мольера.

«Вечный обманщик» удивляет с первой же сцены: вместо декорации  по порталам и заднику - яркие видеопроекции на которых картины старых мастеров (например, Караваджо), античные скульптуры,  на раз  трансформирующиеся  в персонажей  пьесы и крупные планы их самих. А вот и они собственной персоной - наивняк  Оргон, оторва Дарина, Эльмира с братом Клеоном, Марианна с возлюбленным Валером, освоившие российские подмостки аж с 1757 года (именно тогда в Петербурге состоялось первое представление пьесы французского комедиографа).  А сколько их ещё  было потом!

И тут же второй сюрприз от постановщика - первая сцена начинается с финала - ареста мошенника Тартюфа, вероломно воспользовавшегося доверчивостью своего благодетеля. То есть «пленка» событий в парижском доме достопочтенного господина запущена Казлаускасом с самого конца - обманщик, рядившийся в святошу, вот-вот понесёт заслуженное наказание. Однако все оборачивается шуткой - под арест попадёт сама жертва обмана.

Да-да, события движутся от финальной точки к начальной по рисунку и пластике в стилистике комедии дель-арте: герои принимают характерные позы, на мгновение превращаясь в собственные молчаливые тени, отдельные мизансцены намеренно заострены или доведены до безумного фарса и балансируют на грани. Именно так выглядит сцена на троих - Тартюф, Эльмира и муж под столом, перенесённая из второго действия в первое. Карикатурный секс с участием красотки, святого и туповатого мужа вызывает хохот в зале.

Но судя по тому, как дальше разматывается нить событий, режиссёр не ставил себе целью сделать одну лишь легковесную комедию. Он обратился к истории написания пьесы, которая имела три редакции, отличающиеся друг от друга названиями, и была запрещена церковью в силу именно резкой критики религии. Ведь изначально реальный Тартюф был духовным лицом, членом религиозной организации «Общество святых даров», святые братья которой втирались в доверие к людям и потом доносили на них в полицию, чтобы завладеть их имуществом. Пьеса была переписана автором и уже в таком виде обрела сценическую жизнь по всему миру. Режиссёр из Литвы, включив фантазию, решил приблизить постановку к запрещённому варианту 1664-го года, увы, не сохранившемуся, и тему лицемерия и ханжества церкви сделал едва ли не главной в своей постановке. Она тянет за собой другую - испытание человеческой доверчивости, ее предел.  

Но от порока до святости тут, как говорится, один шаг. Ибо как сказано у Мольера: «Ведь для грехов любых есть оправдание в намереньях благих». А уж со святостью режиссер вообще играет как с огнём: одна пародия на библейские истории, в частности, восхождение Христа  на Голгофу, чего стоит. Воинствующие православные, того и гляди, могут возбудиться.